День начался серо, буднично, как и много других до этого. На кухне отец читал газету, отгородившись от всего мира, мать пыталась накормить Энн, сидящую в высоком стульчике и с завидным упорством выигрывающую бой с ложкой каши. Саму Дороти ждал омлет, ветчина и какао. Это то, что она любила и спасибо маме, что та помнила об этом. Не забывала она и про сэндвичбокс для старшей дочери. В целом не все так плохо, но ощущение заезженной пластинки или «Дня сурка» не покидало Дороти уже много дней.
- Пока, мам, пап!
Допив какао, Дора смотрит на часы и бежит в коридор, где она еще с вечера оставила собранную сумку для школы. Главное не опоздать на школьный автобус, а то придется идти пешком и она опоздает. Ее не отвозили в школу, у родителей просто на это не было времени. И для этого же есть школьный автобус. Старый, часто ломающийся, а главное, в последние дни личный Ад начинался для Дороти уже там, в автобусе, а не в школе. Ее дразнили дурой после того, как она представилась Дорой, спрашивали про дорогу из желтого кирпича, называли очкастой мышью после одного из уроков зоологии. И это хорошо, что брикеты ей сняли в прошлом году. С очками ей не скоро придется расстаться. Глазные линзы дороги, требуется их постоянно покупать, раствор для них, специальные контейнеры. Без очков Дороти видит все нечетко, как в легком тумане.  Текст на доске сливается в одну линию, как млечный путь.
Если строго судить, то со всем можно было смириться. Она четко выучила урок – тебя травят, пока ты на это реагируешь, а потом теряют к тебе интерес. Дороти очень на это надеялась, но у ребят в классе на это был свое мнение. На днях, вернувшись в класс после обеда в столовой, Дора обнаружила, что в ее сумку щедро налили воды, превратив учебники, тетради и все остальное просто в мокрое месиво. Дома она пыталась просушить все феном, но дешевый фен не выдержал того, к чему был не предназначен, от него запахло паленым и Дора, выключив его, спрятала, чтобы не говорить маме. Она и про испорченные учебники ничего не сказала.  Правда, из-за этого выучить уроки у нее не получилось, но она хотела объяснить все учителю, а учебники взять в библиотеке.
- О-о-о-о-о! А вот и наша Дора-Нимфадора!- громко объявила Джуди Куинн, которая считалась одной из первых красавиц в классе и вполне оправдывала свою фамилию, ведя себя, как королева.
Дороти молча прошла мимо и села на свободное место.
- А чо ты, не здороваешься? – нарочито обиженно спрашивает ее Алистер Каро. Тот ухаживает за Джуди и готов ей во всем подыгрывать.
- Ты со мной тоже не здоровался, - парирует Дороти, отворачиваясь к окну.
- Да, что ты? О, да кто ты такая, чтобы с тобой первой здоровались?
Дороти молчит, но Алистер, сидящий перед ней, разворачивается к ней лицом и ловким движением сдергивает с нее очки и тут же цепляет их себе на нос.
- Я Дороти! – пискляво говорит Алистер, поворачиваясь к остальным. – Но ты, - тут он снова поворачивается к своей жертве, — А как же ты можешь разговаривать, если у тебя нет мозгов? Поэтому то ты и молчишь всегда?
Вокруг раздается смех.
У Дороти наворачиваются на глазах слезы, но она молчит.
К счастью, Торранс – маленький городок и вскоре автобус останавливается около школы. Уже выйдя из автобуса, Дороти пытается вернуть свои очки. В ответ на ее просьбу Алистер заставляет ее прыгать как собачку за лакомством, все выше и выше поднимая руку. А затем со всего размаха бросает очки через дорогу на обочину. Большинство учащихся уже ушли в школу, а оставшаяся компания во главе с Джуди весело хохотала, глядя на это представление.
Дороти понимала, что надо быть жестче, заставить уважать себя, иметь чувство собственного достоинства. Вот взять бы сейчас, развернуться и гордо расправив плечи пойти на урок, поставить в известность учителя об испорченных учебниках. Пусть разбирается.
Но, нет.  Ей нужны очки, поэтому она, опасливо оглядываясь налево и направо, чтобы пропустить машины, торопливо перебегает дорогу, чтобы искать в пыльной траве свои очки.
Дурацкий день. Нет, в школу она сегодня не пойдет. Она поедет домой и все расскажет маме.
Со стороны школы уже не слышен смех, кажется, про нее забыли. А может, готовят очередную пакость в классе?
Ноги сами поворачивают к остановке автобусов, но подъехавший городской автобус уезжает без нее. Она не может ни пойти в школу, ни вернуться домой. И почему и сотни тысяч городов Америки они приехали именно сюда? Или куда бы они ни приехали, ее ждало одно и то же?
Нет, сейчас она домой не пойдет. Она просто будет бродить по улицам города, до тех пор, пока в школе не закончатся уроки. Дора плохо знает город, она идет наугад, не замечая, что пошел  дождь. Сначала небольшой и было даже приятно ощущать на своем лице капли дождя, но когда дождь ливанул со всей силы, она побежала к ближайшему укрытию под крышей.
И опять автобусная остановка. Она ненавидит все автобусы в этом города, во всем мире, во всей вселенной… Она ненавидит себя. Ненавидит и жалеет одновременно. Хорошо, что она уже успела немного промокнуть, ее слезы не так заметны.
Вспомнив про очки, Дора достает их из кармана и внимательно рассматривает. К счастью они целы, лишь все в пыли. Бумажных носовых платков у нее нет, влажных салфеток тоже, поэтому протереть стекла Дора пытается рукавом кофты. Да, да, обычной вязаной кофты, а не модными среди подростков худи или толстовкой.
Неловкое движение и очки падают ей под ноги в лужу, которая успела натечь, пока шел дождь.
Если непруха пошла с самого утра, то ей не закончится и до вечера.
Обида и жалость к себе переполняют Дороти и она глотая слезы, утирает их рукавом.

Насыщенный и разнообразный, словно травяной настой луговых трав, день, подходил к концу. Уже три четверти часа не было ни одного посетителя, а до официального закрытия магазина оставался еще целый час.

Эммелина могла себя поздравить, ведь который месяц она закрывала свой бюджет без убытков. Сначала к ее кондитерской отнеслись настороженно, а потом привыкли. Утро обычно было спокойным, а днем забегали школьники, во второй половине дня посетителей было гораздо больше, а ближе к вечеру заходили парочки, которые засиживались до самого закрытия.

Что их привлекало, если шоколада в избытке в любом магазине? Сама Эммелина в работе с какао видела  сам терпкий дух Америки прошлого. Ацтеки, грозный Монтесума, жрецы, варившие пряный напиток из какао бобов для своих священных ритуалов. В самих какао бобов ей слышался аромат тропических лесов, шелест листвы вековых деревьев, терпкий запах смолы и чарующий аромат ванили.  Все это многообразное великолепие в малой части нашло отражение на ее кухне. Она много лет работала с одним и тем же поставщиком, старым мексиканцем Альваро Тупан. Альваро считал себя потомком ацтеков и шоколад был его не просто делом, приносящим доход, это была его религия.  Именно он поставлял ей брикеты белой, темной и молочной грубой, необработанной шоколадной массы, которую Эммелин превращала в конфеты и прочие сладости.  Она же сама раз в неделю или две обжаривала кофе, получая от этого удовольствие.

Решив вознаградить себя за длинный и успешный день, Эммелина приготовила себе порцию горячего шоколада со взбитыми сливками. Заняв место за столиком у окна, она наслаждалась терпким и одновременно сливочно-нежным напитком, глядя в окно за редкими прохожими.

Вот мимо прошла миссис Табольт, выгуливая своего французского бульдога. Обычно она заходила к ней в кафе около одиннадцати, брала горячий шоколад и бельгийские вафли. Бульдог ложился около столика и, поглядывая исподлобья терпеливо, терпеливо  ждал, пока его хозяйка пьет шоколад. Для этого особого гостя у Эммелин было припасено собачье лакомство. Большая банка собачьих галет давно занимала особое место у нее в зале. Еще к ней заходил пожилой джентльмен с такой же пожилой таксой, которая семенила за ним на своих коротеньких лапках, пыхтя и переваливаясь. Имени его Эммелин не знала, но знала, что тот обязательно купит пакетик сливочных помадок. Для кого он их покупал, тоже оставалось секретом. Может быть для себя, чтобы съесть в тишине гостиной, может для шумных внуков или для своей жены.  Один раз Эммелина спросила у него разрешения угостить таксу, тот улыбнулся, а ей показалось, что в этой улыбке промелькнула грусть.

Ее чашка уже опустела, когда за окном появилась компания подростков лет тринадцати - четырнадцати. Шумные и влюбленные в свою юность, они от души шутили и смеялись между собой. Слов Эммелина не могла разобрать, но взрывные волны смеха просачивались даже через толщу стекла витрины. Такой легкости и беспечности можно было только завидовать. Она и сама в таком возрасте чувствовала, что все жизнь впереди, ей все доступно и подвластно. Тогда еще ей не довелось испытывать потери и разочарования.

Звякнул у двери колокольчик и Эммелина не торопясь вернуться за прилавок, с интересом гадала, кто сейчас войдет.

Который раз, слушая слова Дэвида о произошедших событиях в тот вечер, Мишель буквально пошагово представлял себе события. Ссоры между подростками никого не удивляют, в школе бывает, ссорятся по несколько раз на дню и столько же раз мирятся.
Вот девушка, психанув, вышла из машины, а парень остается сидеть, не пытаясь ее вернуть. Логично. Он тоже имеет право на эмоции. Сколько должно было пройти времени, чтобы она ушла так, чтобы не было слышно ее крика о помощи? Получалось ровно столько, чтобы парень осознал тревогу за свою подругу. А как далеко она должна была отойти от машины?  Пеккард старший помнил этот вопрос еще на следствии. Выходило, что не так уж далеко пришлось злоумышленнику преследовать свою жертву. А дальше? Дальше, когда Дэйв, пробежав вдоль шоссе, услышал крики, ему нужно было звонить в 911 и уговаривать того поддонка подождать пока приедут органы власти? Или после каждого удара кулаком осведомляться у того: «Вы, как мистер, живы?». Тут любому понятно, что парень действовал по ситуации, а не в рамках закона.
- Да, миссис Немати, все так и было, - Мишель посмотрел на сына, взвешивая все за и против. По сути то, что утаил Дэвид, ничего не меняло, но могло помочь адвокату выстроить защиту. Репутация Изабель Уайт? Да, по факту, девушка шла вдоль трассы, одна, в позднее время, как поступают некоторые дамы в поисках клиентов. Но это же не повод для насилия! И репутация ничто по сравнению с обвинением и довольно приличным сроком. Станет ли мисс Уайт легче, когда Дэйв на много лет отправится за решетку?
- Есть несколько деталей, не изменяющих факт причинения телесных повреждений, повлекших за собой летальный исход «потерпевшего». А на самом деле мрази, о кончине которого молились родственники его жертв.
Пеккард не стеснялся в таких сравнениях и выражениях. Адвокату и не такое приходилось слышать, а выражался Мишель еще литературно.
- Дэвид, каждое слово, сказанное здесь, останется только в этих стенах, и не будет занесено ни в какой протокол. Если тебе есть что сказать еще дополнить , - Мишель сделал ударение на слове «есть», - то скажи. Тебе нечего бояться. Лгать здесь, это как лгать у врача, от которого зависит твое здоровье и жизнь.
Давить на сына он не хотел. Мишель знал, что это бесполезно. Сын мог бы назло ничего не сказать.
- И еще, насчет прав, - он обратился к адвокату, - я видел протокол об административном нарушении, но он так и не рассмотрен до сих пор. Справки от врачей, выписка из клиники предоставлялись. Здесь, у нас, вторые экземпляры, - Мишель указал на черную кожаную папку с документами, которая все еще была у сына. – И я, как владелец транспортного средства, не заявлял об угоне.
Дело, в которое вляпался Дэйв, было до странности быстро передано на первое слушание. Обычно следствие идет гораздо дольше, а очередь на слушание тоже немаленькая. Сыграло ли то, что дело получило резонанс в городе. Как же! Сенсация! Сын лесопромышленника убил в лесу маньяка, грозу всего штата.
О Сепиде Немати Мишель слышал разные отзывы. Но все они сводились к фразе: «Что хочет Немати, то она и получает». Белое могло, в ее умелой подаче, стать черным, а черное белым. И ведь все, строго следуя букве закона. Мастерство! Пеккард высоко ценил профессионалов своего дела.